Ната и немного мата

Фото Яндекс Фотки В шестом классе в меня влюбился Саша Крадько, о чем необдуманно признался в сочинении на тему «Мой лучший друг» и был поднят на смех как детьми, так и учительницей, непонятно почему решившей поглумиться над рано вспыхнувшим чувством. Я только пришла в эту школу и не знала, что он был изгоем. Меня подсадили к нему в первый же день. И я не придала значения ни ухмылкам, ни шипению сзади: «О, паца, смотрите, у Кради появилась жена». Я разговорилась с ним на первом же уроке, не зная местной иерархии. Рассказала про свой метод охоты за жуками-оленями, и пригласила на пшеничное поле за нашим железнодорожным блочком «Касиновка». В благодарность за такое презрение к общественному мнению он уже через неделю в том самом не слишком развернутом сочинении выдал очень четко, хоть и с ошибками, свою основную мысль: «Наташа Ермолина – мой лудший друг, потому что она добрая и смелая. Я ее люблю. После армии я на ней женюсь». На самом деле я была не самым «лудшим» другом, по...

Вот в чем разница между лицом и еблом (некоторые еще говорят – ебалом)? Лицо – это та поверхность человека, по которой взгляд скользит с любопытством, с наслаждением, иногда – с любовью. Лицо – не важно, красивое оно или по кривым лекалам наспех сшитое – это точка притяжения чужих глаз. Ты идешь сквозь толпу и заглядываешь в лица. Лицо – точка входа в другого человека. Молчаливое приветствие землян друг с другом. Посмотрел лицом в лицо – о, приветствую тебя, землянин! Все это без слов, все это априори, все как бы между делом. На нашем глобусе идет биоразнообразная жизнь, а пересечение взглядов – это доказательство того, что планета обитаема. А вот ебло – это будто на планету заброшены недружелюбные инопланетяне, космические бродяги. Вот у них ёблы. Да еще какие. Таящие угрозу. Одного взгляда достаточно, чтобы немного сдать микроанализ самому же себе. И ладно бы это были суровые рокеры с немытыми патлами, с пивной отрыжкой с нелинейно застегнутой ширинкой и пьяным взглядом – э...

У моей бабы Лены был чомодам. Как это пишется, она никогда не узнавала. Где купила его, я не в курсе. Он стоял на шкафу, был тяжелым, деревянным, обитым неведомым материалом в крапинку, что-то невнятно коричневое с серостью. В нем хранилось все самое ценное: трусы в гроб, чулки в гроб, ночнушка в гроб, богатый тюль, отрез на платье неведомой эпохи из некрасивой ткани. А под чемоданом раскорячился самый обыкновенный шкаф, клонированный по соседним квартирам, с зеркалом на внутренней стороне двери, с палочкой для галстуков — у бабушки там болталось несколько ремней и поясов от халатов. В шкафу обитали вещи попроще, из тех, что никогда не дорастут до торжественного уровня «в гроб». Халаты, платья, пальто, еще один чомодам, но уже с внутренностями победнее, шитые-перешитые, штопаные-перештопанные, как внутренние органы раненного на всех фронтах ветерана. Вещи из верхнего чомодама никогда не перемешивались с нижними. Верхний иногда пополнялся подар...